Эта история состоит из трех рассказов о каникулах в горах - как они иногда проходят в России. Первый из них - о восхождении 1989 года на пик Корженевской на Памире, второй - о восхождении 1998 года на Маккинли (или, как его принято теперь называть, на Денали пик) на Аляске, третий - о восхождении 2002 года на Килиманджаро в Африке. Все они были совершены не профессиональными восходителями, а теми, кто просто любит горы и имеет некоторый опыт горного туризма. В первых двух участвовала много лет знающая друг друга четверка: Игорь Горнушкин, Сергей Булдырев, Михаил Бабич и я. В последнем я был в составе экспедиции, состоящей из Виктора Боярского, известного путешественника, который пересек Гренландию и Антарктиду в составе международных экспедиций, а ныне - директор музея Арктики и полярный гид, Михаила Боброва, почетного гражданина Санкт-Петербурга, героя войны и спортсмена, Александра Бринкена, секретаря Российского географического общества, Виктора Серова, путешественника и полярного гида и Константина Антоненко, бизнесмена.

1. Корженева

В 1988 году я работал кухонным мужиком в Международном Альпинистском лагере на Памире. У меня был довольно большой опыт горных походов на Кавказе, Памире, Алтае, но в тот сезон я сидел на финансовой мели и решил просто провести лето в хорошем месте, а заодно и заработать.

Лагерь был на леднике Фортамбек, на поляне Сулоева, примерно на 3000м над уровнем моря. Вид вокруг был, что надо: прямо - хребет Петра Великого, левее виден пик Коммунизма (7495м) и ледник Трамплинный, то и дело выдававший спрыгивающую лавину. Напротив хребта виднелся пик Корженевской (7105м) - мощная пологая пирамида геометрической красоты. В сторону нашего лагеря смотрела его стена метров в 800 высотой. К концу лета стало ясно, что не вернуться сюда и не залезть на эту Корженеву просто невозможно, и лучше прямо следующим летом. Между прочим, с ней была связана некая романтическая история: Корженевский был географ и путешественник не то конца 19-го, не то начала 20-го века, а его жена Евгения Корженевская ездила с ним в экспедиции. Он снял карту части Памира и дал имена вершинам этого района. Свое имя он присвоил пику высотой 6900м, находящемуся по соседству с высшей точкой района, которую он назвал именем жены.

Когда я вернулся в Ленинград, то сказал друзьям:"Вы как хотите, а я на будущий год иду на Корженеву". Полной уверенности в их планах у меня не было, кроме того, никто из нас не поднимался выше 5500м. Но, конечно, они тоже загорелись идти. Более того, Сергей Булдырев собирался эмигрировать в Америку и подыскивал местечко, куда бы залезть на прощание. Стенной маршрут был для нас сложноват, а вот классический путь по ребру (категории 5Б по альпинистской классификации с учетом лишней категории за высоту) - в самый раз. Про все эти маршруты мы знали одно: у тех, кто лез туда первыми, не было почти ничего, кроме здоровья и "железки". А с этим у нас было все в порядке.

В декабре 1988 года я поехал в Душанбе по служебной надобности и сделал предварительные шаги по организации вертолета, который мог бы доставить нас летом на поляну Сулоева - подружился с пилотом и пил с ним водку. В июле 1989 мы были на месте. План был такой. Сначала сделать два акклиматизационных выхода: сперва переночевать на Белом Камне - вершина в 5000м прямо над поляной (наверху там здоровенный белый камень с вертикальной щелью, через которую можно смотреть, как через бойницу), а потом то же самое на Памирском Фирновом плато (6200м), ведущем к пику Коммунизма (14 долгих километров). А потом на Корженеву.

Подъем на Белый Камень, на который в прошлом году я дважды сходил без проблем, оказался для меня совершенно мучительным. Я шел, как лунатик, волевым усилием заставляя организм делать каждый отдельный шаг. Когда я, наконец, выбрался на вершину, палатка уже стояла, а на примусе таял снег для обеда. Без малейшего аппетита я заставил себя выпить чаю с сухарем и залез в палатку. Остальные скоро тоже были там, и мы вертелись, готовясь ко сну. Внезапно я задел себя по носу, и из него сильно пошла кровь. Она текла и текла, и мне пришлось выбираться из палатки, чтобы приложить к носу снег. Думаю, что всего вытекло не меньше стакана. В этот момент я почувствовал, что слабость как рукой сняло, и я чувствовал себя совершенно нормально. Наверное, это был эффект высоты, когда вязкость крови меняется, и сердцу трудно прокачивать ее по сосудам. Поэтому и слабость. Но теперь крови прокачивать надо было меньше, и сердце легко справлялось. Ночь прошла хорошо, а наутро мы свалились вниз, чтобы денек передохнуть.
В то лето погода стояла ужасная. Достаточно сказать, что из 110 иностранных альпинистов, приехавших в Международный лагерь на Фортамбек, 90 никуда не взошли. В день отдыха валил снег, и вечером мы сделали снежную бабу. Ваяя женские подробности, мы весело ржали, наслаждаясь выходным. Но, похоже, горным Богам это не понравилось, и в последовавшую ночь налетевшая буря чудом не разодрала нашу палатку в клочья. С тех пор я зарекся лепить таких баб.

На следующий день мы по ребру Буревестника пошли на Фирновое плато. Подъем там не сложный, но утомительный. Когда мы уже подошли к Верблюду, погода снова показала себя. Ветер и снег заставили нас остановиться на крошечном, узком гребешке - единственном месте, где можно было поставить палатку. Часть ее при этом свисала в обрыв, но все равно это был уютный дом, и ночь прошла неплохо. Погода наутро лучше не стала. Ветер ревел, все время несся снег, и идти дальше было невозможно. Несколько альпинистов из тех, кто ночевали на Верблюде, прошли мимо нас вниз, и мы помахали им вслед. На следующий день погода хоть и улучшилась, но не сильно. Когда мы с утра собрались и поднялись к Верблюду, все остальные альпинисты, кто еще оставался там, уже собрались и готовились уйти вниз. Когда мы сказали, что идем вверх, на нас посмотрели, как на сумасшедших. Ничего удивительного. У всех у них снаряжение было вроде того, какое можно увидеть на страницах спортивных журналов, а мы были одеты в самодельную одежду и, стоя в кошках на ремешках, держали в руках ледорубы с деревянными ручками. Положим, владели-то всем этим мы неплохо, но догадаться об этом, глядя на нас, было непросто.

Единственными, кто тоже собирался вверх, были Владимир Балыбердин со своим напарником, которые были гидами двух бывших с ними корейских альпинистов. Это нас вдохновило, и мы пошли вверх, иногда меняясь местами с командой Балыбердина. Через несколько часов мы были на плато, поставили палатку и сделали чай раньше, чем Балыбердин со своим корейцем (остальные двое ушли вниз с полдороги на плато). Пригласить Бэла на чашку чая было очень почетно. Файв-о-клок в горах. Пик Корженевской был в нескольких километрах прямо перед нами, и мы с надеждой на него посматривали. В трех километрах ниже сквозь дымку виднелась поляна Сулоева с крошечными точками палаток. На следующий день мы спустились на поляну, и второй этап закончился.

Чтобы добраться до подножья Корженевы, надо спуститься довольно далеко вниз по леднику Фортамбек и пересечь его. После дня отдыха мы это и сделали и оказались в живописном местечке на морене у ручья, вытекающего из-под ледника. Виднелась какая-то зелень, изображавшая прощальный привет. На следующий день мы пошли вверх. День был необычно жарким, и идти было тяжело. Мы добрались до лагеря 5200м, где и заночевали. Хотя площадка была на снегу, обнаружилась проблема с водой. Это место очень удобно для ночевки, там останавливается много групп, и экология этого места оставляет желать много, много лучшего. Наутро мы продолжили подъем. Вначале был крутой участок с глубоким снегом, и мы пробивались вверх по пояс в снегу. В его конце оказалось другое известное место для лагеря - горизонтальная щель в скале, в которой примостилось несколько групп. Двигаться никто не решался из-за погоды, снова сулившей снег и ветер. Вначале и мы засомневались, не переждать ли, действительно, да и лавинная обстановка была опасной, но потом решили двигаться дальше. На подъеме мы траверсировали пару кулуаров с нависшими лавинами, и я, молча, молился. В конце подъема на высоте 6200м была маленькая перемычка, на которой места было как раз под палатку. Было еще не поздно, но мы решили встать здесь, а завтра выйти пораньше для заключительного броска.

Вечером к нам зашел начальник спортивного состава Международного лагеря на Москвина, он вел свою команду с вершины, на которую они поднялись сегодня. Мы угостили его чаем, а он выставил четыре яблока. Эх, и вкусно же было на этом морозном разреженном воздухе.

Мы вышли в 6. Было еще темно, висела дымка. Поначалу была пара крутых ступеней, пройти которые было не просто, но потом подъем стал более пологим, и мы карабкались вверх, тяжело дыша. Нам предстояло пройти 8 километров по горизонтали и набрать километр по вертикали. На пути было несколько опасных мест, срыв с которых выводил на стену, которую мы видели с поляны, но мы их успешно прошли. Главное было - заставлять себя идти, поскольку на каждый шаг приходилось по четыре вдоха-выдоха, и в голове был такой же туман, как и снаружи. Примерно на полдороге Миша сказал, что больше вверх идти не может, и было решено, что он вернется в наш лагерь на перемычке. Еще через пару часов началась гроза. Воздух был насыщен электричеством, небольшие молнии иногда били в гребень, по которому мы поднимались. Через меня разряд прошел дважды, а через Игоря, наверное, больше, потому что у него была синтетическая штормовка. Серега был метрах в 40-50 впереди, но все равно мы двигались слишком медленно. Было уже 4 часа, мы уже видели вершину, мы были уже на 7000м, потому что пик Корженевского был виден ниже нас, но до вершины было еще не меньше часа. Внезапно Игорь сел и сказал, что у него резь в животе.

Надо возвращаться. Как же трудно было докричаться до Сереги. Наконец, он повернулся и спустился к нам. "Игорь, идти можешь?". "Только не быстро". Мы пошли вниз. Сбросили метров 200, и боль унялась. Вскоре мы добрались до палатки совершенно без сил. Миша к этому времени сделал чай и компот. Это было облегчение. Это было поражение. Я отошел в сторонку отлить, струя была бордовой. Обезвоживание?

Ночью было очень холодно. Мы жались друг к дружке в нашей спарке-четверке. В три часа я выполз из палатки. Господи! Есть погода! На противоположной стороне долины виднелся пик Коммунизма и другие горы. Мороз просто жалил, но это давало некую надежду на погоду на завтра. Внезапно я ощутил полную уверенность, что завтра мы взойдем. Я забрался в палатку и разбудил Игоря:"Есть погода, мы ее сделаем". Вышли мы снова в 6.

На этот раз путь был знаком, и мы, все четверо, двигались быстрее. Погода была не такой хорошей, как мы надеялись, но все же лучше, чем вчера. В 4 мы были на вершине. Снимки вызывали смешки - доказать ими, что мы были на Корженеве, невозможно, только белая мгла вокруг. И все же мы там были. Спуск оказался опасным. Чувствуя, что все позади, мы шли быстро, не слишком обращая внимание на опасные места, ведшие к 800-метровому сбросу. В одном из них я поскользнулся и упал головой вперед, лишь чудом сумев зарубиться ледорубом. Третья ночь на перемычке была, как праздник.

А утром сияло солнце. Мы шли вниз, снова через эти кулуары с нависшими лавинами, снова я молился, снова миновали щель, снова этот рыхлый глубокий снег, вниз, вниз, вниз. На пути мы встречали альпинистов, которые торопились использовать погоду для подъема. Ох, как тяжело они дышали. Бедолаги! Как легко дышали мы, глотая этот воздух, который становился все гуще с каждым шагом вниз. Вечером мы были на той же морене с зеленой травкой. Невероятно. Затягиваясь теплым воздухом, глотая горячий суп, попивая холодный компот. Говорили о будущих планах, и Серега, уезжающий в США, сказал:"Ну, до встречи на Маккинли!". Мы весело смеялись. Хорошая шутка. В то время и подумать о том, что мы когда-нибудь попадем заграницу, было невозможно, а тут какая-то Аляска, которую мы знали только по книгам Джека Лондона.

Мы вернулись на поляну Сулоева и стали ждать вертолет. Между прочим, мы ведь за него не платили. Мой приятель-пилот взял нас сюда вместе с какой-то группой, заказавшей вертушку. Когда-то она теперь прилетит? Неподалеку от нас устроилась команда Балыбердина. Им взойти не удалось, Корея - не очень горовосходительная страна. Они тоже ждали вертушку, за которую ОНИ-ТО заплатили. Через день-другой вертолет прибыл. Винт еще вращался, когда из него выскочил человек и побежал в нашу сторону. Бэл и его корейцы подхватили свое барахло и уже собрались двинуться к вертолету. Мы робко стояли в сторонке. "Где Сипаров и с ним трое?" - закричал человек. "Мы тут!" - радостно заорали мы. Бэл остолбенел. Какого черта? Это ИХ вертолет вне всяких сомнений. Да никто и не спорит. Места на всех хватит, а распоряжается тут летчик. Бэл, будучи человеком советским, улыбнулся, корейцы ничего не поняли, мы заняли свои места. На обратном пути мы летели рядом с маленьким АН-2, тоже направлявшимся в Душанбе. Взлетев оттуда на Ленинград, мы пролетали около Памира. Все снова было в тучах. Только Корженева, чью пирамиду мы так хорошо знали, и пик Коммунизма торчали над облаками неподалеку друг от друга.

2. Маккинли

Время шло, Серега уехал в Америку, нашел работу в Университете, его положение стало прочным. Письма друг другу мы по-прежнему заканчивали словами "До встречи на Маккинли", но долгие годы это оставалось шуткой. В 1993 Игорь тоже уехал в Америку. Поскольку шутку произнес не он, некоторое время он в эту игру не играл. Но через несколько лет вдруг оказалось, что все это можно принять всерьез. Я стал копить деньги. Серега узнал все детали. Сначала мы собирались в 1997, но потом возникли проблемы с работой, и мы перенесли все на год. Эти американцы делают деньги буквально из всего. Пока не получишь разрешение от рейнджеров, на Маккинли не попасть, а потом надо еще пермит купить. Не говоря уж про самолет, который забросит на ледник. Никакой халявы. И все же это немного по сравнению с авиабилетами. Но. Игорь и Серега живут в Америке. Миша время от времени работает заграницей, и кое-что заработал. А моя работа позволяет (требует!) бывать в разных отдаленных уголках России. Например, в Магадане. Который гораздо ближе к Аляске, чем Санкт-Петербург. Таким образом, до Магадана и обратно я могу долететь бесплатно, и остается только Магадан-Анкоридж. Таким образом, денежная проблема решаема.
Мы встретились в Анкоридже в июне 1998-го. Миша полетел из Петербурга в Нью-Йорк, а затем в Бостон, где живет Серега. Оттуда они вместе полетели в Анкоридж. Игорь полетел из Флориды. Я двинулся в противоположную сторону в Магадан и встретил их всех в Анкоридже. Четыре муравья на глобусе. Вот мы и тут.
Предстояло провести ночь в международном аэропорту Анкориджа. Отодвинули стулья, расстелили на полу спальник, и никто не возражает. Хороший народ. Утром пришла машина и забрала нас в Талкитну - маленький поселок, откуда стартуют экспедиции. Визит к рейнджерам. Маршрут по леднику Кахилтна, изрезанному трещинами, на экране большого телевизора. Цивилизация. Огромное количество барахла, в основном, еды, надо перепаковать и забросить самолетом в лагерь 2200м на леднике Кахилтна. Мы предполагаем уложиться в 20 дней. В среднем требуется две недели на то, чтобы подняться на Маккинли (6200м) и вернуться в лагерь на Кахилтне, но мы собираемся возвращаться в Талкитну пешком - хочется взглянуть на Аляскинскую тундру.
С Маккинли связаны две проблемы. Первая - трещины, поэтому идти вверх можно только в июне, пока на леднике еще есть снежные мосты. Вторая - холод, гора находится за Полярным кругом, поэтому еще и недостаток кислорода, который - тяжелый газ, и его сносит центробежной силой к экватору. Фактически, по кислороду Маккинли на 700м выше своей географической высоты. Мы не так опасаемся холода - спасибо Кольскому полуострову и полярному Уралу, но разреженный воздух при этом никуда не девается.
Я с барахлом улетел первым на маленькой Чессне и умудрился поставить палатку до того, как прилетели остальные. Теперь это была уже не самодельная палатка, а вполне профессиональная, которую закупил Серега (без приличной палатки рейнджеры просто не пустили бы нас туда!). Рейнджеры в лагере 2200м снабдили нас снегоступами для 25-мильного подъема по леднику. Но Миша от снегоступов отказался, опытный лыжник, он захватил с собой лесные лыжи и сэкономил $35. Нам также предоставили санки, чтобы волочить груз.
Вечером - все равно, что утром, поскольку мы еще не привыкли к изменившемуся времени нового часового пояса, да и полярный день, - мы были готовы к выходу. Внезапно к нам подошел парень из Германии и попросил пристегнуться к нашей веревке. Он шел в одиночку, но идти одному по этому леднику с трещинами бессмысленно и опасно. А в верхнем лагере он отстегнется. ОК, пошли. Два дня мы шли в облаке, заполнившем долину. На снегу никаких ориентиров, кроме маленьких вешек, отмечающих маршрут. И пока вешки не видно, глаза разъезжаются, и, когда она появляется в поле зрения, сначала видишь две вешки, и лишь потом удается свести их в одну. Неприятное ощущение. Слава Богу, из-за этого облака еще не очень холодно, и ветер не очень сильный. Каждый день мы встречаем людей, спустившихся с вершины. На третий день со стороны вершины доносится шум двигателей вертолетов. Что они там делают?
Затем мы добрались до лагеря 3300м, где оставленные снегоступы будут дожидаться нашего возвращения. Прямо перед нами окончание Западного ребра - нашего маршрута наверх. Вверх и вниз проходит много групп. Прямо какя-то горовосходительная индустрия. Ничего похожего на то, к чему мы привыкли. Чувствуешь себя на экскурсии. Да, тут холодно и снег, надо уметь выживать и знать горную технику. Но все под контролем. Безопасность - Американский Бог. Экология выше всяких похвал. Свои испражнения надо собирать в пластиковый мешок, предъявлять рейнджерам и только затем сбрасывать в специально отведенную трещину. Я не шучу. Так что чистого снега было вволю.
На следующий день подъем становится круче. Чтобы подняться в следующий - базовый - лагерь 4200м, нужны кошки. Ключевое место - Ветренный угол - самое окончание ребра. К счастью, ветер не сильный. Будь он посильнее, мог бы запросто сбросить вниз по блистающему льду метров на 15, где с готовностью распахнулась трещина. Обогнув этот угол, мы попадаем в место с другим климатом. Теперь действительно похолодало. Когда мы ставим палатку, температура около -30С, а разводить примус (и готовить) в палатке невозможно, становится нечем дышать.
Следующий день - отдых. Солнце сияет. К нам заходят иностранные альпинисты, беседуют, с изумлением поглядывая на наше снаряжение - снова мы (особенно мы с Мишей) гости из прошлого. Его солнечные очки подарил ему дед, который сам их носил в молодости, мои подарил мне Игорь, это специальные очки для работы с лазерами, они мне очень удобны, поскольку очки я ношу и так. Мы с Мишей оба в галошах, одетых поверх горных ботинок невысокого качества. Несколько корейцев (опять корейцы!) снимают нас на видеокамеру и хихикают. Давайте, ребята! Рейнджеры рассказывают нам, что тут делали вертолеты. Три дня назад британская экспедиция потеряла на восхождении троих участников. Неподалеку от вершины имеется место, где неверный шаг выводит прямо на Восточный экспресс - падение вниз на 600-700 метров. Двоих рейнджеры нашли и эвакуировали, третьего нет.
На следующий день мы поднимаемся на ребро на 5000м, чтобы набрать акклиматизацию, и возвращаемся. А на следующий день выходим к вершине. Когда мы вылезаем на ребро на этот раз, дует сильный ветер и холодно. Мы идем и идем, и соединяющая нас веревка под действием ветра вытягивается в горизонтальные дуги. Наконец, мы в верхнем лагере 5200м.
Утром мы почему-то не спешим. На склоне, ведущем на перевал Денали, откуда начинается подъем на вершину, видны десять маленьких фигурок тех, кто вышел раньше нас. Наконец, стартуем и мы. Парень из Польши, оставленный товарищами из-за плохого самочувствия, делает прощальный снимок. Снова холодно и ветрено. Когда мы приближаемся к перевалу, навстречу попадаются те, кто вышел раньше. Они повернули и возвращаются. Слишком сильный ветер. Мы одни на горе. Последний привал в приличном месте - небольшой полугрот среди скал. Дальше - только снег. Когда мы подходим к месту, где начинается Восточный экспресс, становится понятно, в чем весь фокус. Здесь надо обогнуть край ребра, упирающегося в обрыв. Если солнца нет, то и теней нет - то же, что было на Кахилтнинском леднике. Так просто шагнуть не туда! К счастью, сейчас солнце светит. Мы продолжаем подъем, иногда приваливаясь в снег отдышаться. А вот и Футбольное поле - широкая лощина, которую надо пересечь, и снова крутой подъем, выводящий к узенькому гребешку, метров 50 длиной и сантиметров 30 шириной. Классика - прямо из книжек по альпинизму: если один падает налево, другой должен тут же прыгнуть направо. Направо дна не видно под облаками, налево - видно, и, если упасть в эту сторону, то хотя и сильно поломаешься, но, может и выживешь. Хотя кувыркаться далеко, несколько сот метров. Мы благополучно проходим гребешок и поднимаемся на вершину. Прощай, мечта о Маккинли, мы тут. Далеко на востоке над облаками, но ниже нас пролетает реактивный самолет.

Спуск в лагерь и спать. Все эти дни едим мы очень мало, с меню вышла промашка. Пьем мы тоже мало. А все альпинисты не расстаются с бутылками с водой. Хорошо им. На следующий день мы спускаемся в лагерь 3300м, а потом идем дальше. Снова облако. Наконец, мы протыкаем его и оказываемся в нижней части ледника Кахилтна. На этот раз удается осмотреть окрестности. Не похоже ни на какие горы из тех, что я видел. Ни следа жизни. Масштабы, как на Памире, а горы больше похожи на Кавказ. Мы с Серегой принимаем снежную ванну. Игорь с Мишей не теряют здорового скепсиса. В отличие от того чувства, которое я испытывал на спуске с Корженевы (а тогда я чувствовал, что что-то обрел), сейчас мне кажется, что я что-то утратил.
Когда мы приближаемся к базовому лагерю 2200м, из-за скал выходит девушка-рейнджер и кричит:"Какая кампания?". Знаете, что она имела в виду? Какая кампания обеспечивала наш перелет сюда. Ей нужно знать, чтобы по радио вызвать из Талкитны пилота. Мы решили не идти обратно пешком, поскольку снега мало, и мы только потратим время, петляя между трещинами.
Так что мы улетели. За все про все обернулись в десять дней.

3. Килиманджаро

И что теперь? Какие планы на следующие каникулы? Расставаясь в аэропорту Анкориджа и сидя за рюмкой водки, мы говорили, что, наверное, было бы хорошо, когда все мы выйдем на пенсию, переплыть на плоту какой-нибудь океан. Неплохая идея. Только ждать долго.
Время снова пошло. С помощью Сереги мне удалось заработать кое-что в Америке для того, чтобы потратить в России. Осенью 2001-го возник план пойти на Аконкагуа, Аргентина, на рождество 2002-го. Это высшая точка Южной Америки, между прочим. Но черт дери! Какие могут быть сомнения в том, что мы залезем? Опять такая же экскурсия. Да, компания отличная. Да, гора высокая. Да, она в Южном полушарии, где я никогда не был и даже не уверен, что оно существует. Но так дорого, и так мало денег осталось. Сомнительно, сомнительно. Только если будет новый грант.
Июньским вечером я пришел с работы, поел на кухне, закурил и стал читать газету. Что-то бормотало радио. Вдруг радиоголос сказал:"А сейчас наш гость Виктор Боярский расскажет нам о своих планах". Я отложил газету. Я знал Виктора лично много лет назад, когда мы вместе работали на дрейфующей станции "Северный полюс", а теперь он был известным полярным путешественником. Знакомый совершенно не изменившийся голос сказал: "Мы собираемся осуществить план "7+", посвященный 300-летию Петербурга. То есть взойти на 7 высочайших гор континентов и достичь на лыжах Северного полюса. Через 5 дней наша экспедиция вылетает на Килиманджаро. Главное - прививки от желтой лихорадки - уже позади. О деталях можно узнать по телефону…". Боже ты мой! ОК, с Килиманджаро я пролетел, очень жаль, но, может быть, мне удастся вписаться в эту компанию в будущем? Опыт Маккинли небесполезен, а я еще в строю. На следующий день я позвонил ему, и мы встретились. После общих фраз, я сказал ему зачем пришел. "Дык! Пошли сейчас на Кили", - сказал он. "А еще не поздно? У меня нет прививки от лихорадки и как быть с визой?". "Скажи сейчас, что едешь, и я ушлю тебя в поликлинику здесь и организую гостиницу там. Что касается визы, еще есть три дня. Почему бы не сгонять в Москву и не получить ее, или просто узнай, нельзя ли ее получить на границе". Вот так вот это вышло.

Нужное впечатление от Кили можно получить с самолета во время перелета Амстердам-аэропорт Килиманджаро. Это одинокая гора на равнине. И вдобавок вулкан. Вроде тех, что можно увидеть на Камчатке, но с кратером в 5 километров. Одинокая гора производит впечатление, отличное от других гор. И кроме того, что отнюдь не менее важно, эта Килиманджаро - отзвук далекой юности. Снега, леопард… Вроде как вернуться в сны детства.
Но если вы едете туда, строя какие-либо походно-восходительные планы, вам следует кое-что узнать заранее. Эта гора представляет собой Национальный парк и является основным источником твердой валюты для республики Танзания. Поэтому она охраняется вооруженными рейнджерами, а ходить там можно только по фиксированным дорожкам. Два дня мы шли вверх, сначала через дождливые джунгли (с обезьянами), потом по альпийским лугам, поросшим цветами. Никаких палаток. Имеются сайты с деревянными хижинами, солнечными батареями и столовыми, где кормят обычной (хотя отчасти и Африканской) едой.
От сайта на высоте 3800м мы сделали акклиматизационный выход, а на следующий день переместились в лагерь 4800м. Всю дорогу дорога хорошая, снега нет, тепло и дышится неплохо. Помните тот кислород, что сносило с заполярной Маккинли? Вот сюда его и принесло в качестве добавки. Мы вышли в полночь. Подъем несложный, просто сыпуха. Конечно, какое-то здоровье необходимо, но не чрезмерное. Через километр подъема мы - на краю кратера и идем налево к высшей точке 5895м. На рассвете мы там были и встретили восходящее солнце на третьем градусе южной широты в высшей точке Африки. Кратер огромен. На этой стороне есть немного снега, хотя ступить на него не пришлось, а на той стороне его полно. Очень живописно. Леопарда нет ни здесь, ни там, из местных никто ничего такого не слыхал. Такие вот грустные новости.
Вечером мы уже в лагере 3800м. На следующий день покидаем парк. Я прихватил с вершины камень. Говорят, что он теперь заделан в специальный лабиринт из камней со всего света, построенный на заднем дворе Санкт-Петербургского университета.

О восхождении на Килиманджаро - пресс-конференция в Русском Географическом Обществе